Рассказ – быль «Обет»

Это была вторая послевоенная весна. 13 апреля. Пасха. Солнце заглянуло в оконце прицерковного домика и разбудило Аввакума. То ли предпраздничные хлопоты повлияли, то ли оттого, что пасхальное богослужение закончилось поздно, но болела голова. И он понял, что приближается очередной приступ. Надо вставать и действовать. Громко фыркая и охая, до пояса умылся, растер докрасна тело полотенцем, надел галифе, сапоги, гимнастерку, пилотку, туго подпоясался и вышел во двор. Это был энергичный, красивый молодой человек. Всегда ходил в военной форме, украшенной многими орденами и медалями. Ризу надевал только на церковную службу. Аскинцы стали быстро уважать его, ну а старушки уже души не чаяли. Вот и сейчас, увидев его, они высыпали на церковное крыльцо и громко приветствовали:

- Христос воскрес, отец Аввакум!

- Воистину воскрес!

- Айда-те разговеемся с нами.

- Спасибо, дорогие! Только ведь знаете, что куличи, яйца, мясное и молочное я не ем.

- Да как не знаем. И без этого есть чем позавтракать. Проходите.

После молитвы и трапезы отец Аввакум в двух увесистых сумках понес праздничные подношения верующих в детский дом по улице Советской, где позднее будет Дом пионеров.

Навстречу ему попал торопливо шагающий Сагидьян Баймухамедович, секретарь райкома партии.

- Вижу к детям – с гостинцами.

- Да, надо подкармливать, если есть возможность.

- Кстати, Иван Андреевич, завтра с девяти утра у нас совещание по подготовке к севу. Приходите, что-нибудь подскажете.

- Спасибо за приглашение, обязательно приду.

Секретарь райкома партии уважал орденоносца-священника и при случае всегда звал посоветоваться.

Детдомовские ребята уже издалека громкими радостными криками приветствовали солдата. Они знали, что Иван Андреевич с пустыми руками к ним не ходит. На ступеньках широкого крыльца – веранды – встречала директор детдома Борисова Ольга.

- День добрый, Иван Андреевич! С праздником вас! И спасибо за заботу!

- Здравствуйте, здравствуйте, Ольга Михайловна. Вот, чем могу… Знаю, что нуждаетесь. А ребята-то какие замечательные. Сам бы пошел в воспитатели, да нельзя. Обет дал служить церкви. А ведь мне скоро ваша помощь нужна будет.

Он оглядел ребят:

- Ну что, нынешней весной сможем озеленить церковь? Посадим березки, рябину, сирень. Красота будет.

- Поможем, озеленим, - громко кричали ребята.

- Вот и славненько, договорились. А теперь пойду я, Ольга Михайловна, спешу сегодня…

Детдом весело проводил солдата. Иван вышел на улицу, достал из кармана женский ситцевый платок, туго перевязал голову и скоро-скоро зашагал в МТС.

Тяжелую контузию Соловьев получил летом 1944 года. Полку, где он служил шофером, было приказано взять высоту 88,7. Ночная атака была ожесточенная и беспощадная. Но закрепиться на высоте сумел только второй батальон. Днем немцы трижды атаковали высоту, но батальон, хорошо используя немецкие же укрепления, грамотно оборонялся и при поддержке нашей артиллерии отбил все атаки.

Два батальона готовились к новой ночной атаке. Однако к полудню в полк сумел пробраться посыльный с высоты и поставил штаб в тупик: боеприпасов во втором батальоне осталось, максимум чтобы отбить одну атаку. Все понимали, что днем доставить боеприпасы на высоту нереально. А это значит, что второй батальон вынужден будет отступить. Приказа взять высоту никто не отменит, и в предстоящей ночной атаке полк понесет большие потери.

Между тем шофер Иван Соловьев долго присматривался к высоте. Три километра можно проскочить за 20 минут. Справа — хороший бугор и лощинка. «Надо рискнуть», - решил Соловьев. – Ведь и при ночной атаке шансов выжить уже как повезет». Он обратился к начальнику автобата:

- Товарищ капитан! Считаю, что можно попробовать доставить боеприпасы во второй батальон.

Офицер от неожиданности закашлялся, а потом почему-то шепотом закричал:

- Ты что, Соловьев, перегрелся?!

- А вот смотрите. На все про все у меня 20 минут. Фрицы начнут огонь через 3-5 минут, я уже буду вон в той лощинке. Ну, а дальше – как повезет.

Капитан долго молчал, потом спросил:

- Окончательно решил?

- Так точно!

Полуторку ГАЗ-АА с наращенными металлическими бортиками загрузили быстро. Вместо бензина в топливный бак, а располагался он перед приборной панелью, залили керосин. Героическая полуторка, машина войны, как звали ее фронтовики, была неприхотлива. Имела 42 лошадиные силы и могла развивать скорость до 70 км/час. Но, конечно, не на подъеме и без груза. А сейчас Соловьев только и повторял скоблеенцам:

- Не перегружайте. Полторы тонны – и все. Для меня главное – скорость.

Когда все было готово, Иван сел в кабину, трижды перекрестился и сказал сам себе:

- Даю обет: если выживу, всю оставшуюся жизнь посвящу церкви. И помчался на высоту. В ту же минуту наши пушки ударили по вражеской артиллерии.

Скоро вокруг полуторки стали рваться снаряды. Слева, справа, спереди, сзади. Иван неистово крутил руль, увертываясь от смерти. Оставалось немного до укрытий второго батальона, когда слева, чуть ли не рядом с машиной – взрыв. Иван инстинктивно уперся в педаль газа, пал на руль и потерял сознание.

Полуторка выглядела угрожающе. Из разбитого радиатора высоко поднималось облако пара, из-под двигателя вырывались языки пламени. Но вот машина выскочила из визуальной зоны обстрела, резко наскочила передними колесами на блиндажный накат и остановилась.

Ивана бережно отнесли в санчасть, машину затушили, боеприпасы разгрузили, распределили и повеселели. Теперь было чем отбить очередные контратаки. И только все спрашивали:

- Ну, как он?

Соловьев много суток не приходил в сознание, а позже долго восстанавливался в разных госпиталях страны, и врачи поставили его на ноги. Но предупредили, что контузия будет сказываться.

И вот сейчас Иван шел в МТС не первый раз. Шоферы встретили его приветливо и, показывая на перевязь на голове, спросили:

- Что, снова контузия достает?

- Да мучает вот, окаянная.

- Опять прокатишься? Ну выбирай.

- А полуторку можно?

- Конечно, она и заправлена.

Соловьев сел в машину, завел, и, сдерживая себя, медленно поехал по улицам села. Вот выехал за Аскино, миновал лощину, поднялся в гору. Включил вторую, третью, четвертую передачу и помчался, выжимая все из полуторки.

Боль в голове была уже нестерпимой, в глазах потемнело. Как и тогда, в 44-ом, вокруг машины стали рваться снаряды. Вот самый страшный удар, и в ту секунду наваждение схлынуло, а голове стало ясно и спокойно. Иван громко засмеялся. Остановил машину, глубоко вдохнул и резко выдохнул. «Порядок, даже в ушах не звенит». Развернулся на Султанаевском перекрестке и спокойно доехал до МТС. Когда заглушил машину и спрыгнул с подножки, его обступили механизаторы:

- Ну что, полегчало? Когда надо, всегда приходи.

- Спасибо, мужики, приду.

И бравый солдат с поблескивающими на солнце наградами бодро и весело зашагал к церкви. Аскинцы, кто попадал навстречу, невольно останавливались, и он каждому четко, по-солдатски, отдавал честь. Пожилые кланялись: «Христос воскрес!». И он отвечал: «Воистину воскрес!». Все понимали, что Соловьев Иван Андреевич один из тех, кто сохранил для них эту священную Пасху и эту счастливую весну.

Петр Борисов.